Юриспруденция после падения господства понтифов (VI, VII и начало VIII
стол.)*(262)
114. В 450 году Кней Флавий обнародовал судебные формулы, которые
держались понтифами в тайне (стр. 212); в 454 году закон Огульния (lex
Ogulnia) постановил, что четверо понтифов и пятеро авгуров должны
избираться из числа плебеев; в 463 г. закон Папирия (lех Papiria)
поручил светскям чинам (triumviii capitales) взимание сакрамента,
который поступал уже не в храм, но в государственную казну (стр. 84).
Таким образом произошло падение исключительного господства понтифов в
праве. Понтифы из плебеев поставили своею задачею сближение
юриспруденции с народом. Семпроний, один из первых понтифов-плебеев,
заслужил прозвание мудрого (софос), чего не удостоился, по словам
Помпония, никто из прочих юристов. Тиберий Корунканий, из плебейского
рода, бывший полководцем в войнах Римлян с Этруссками и царем Пирром, а
позднее pontifex maximus (502 г.), человек религиозный и сведущий в
праве, стал открыто (публично) давать ответы тем, кто обращался к нему
за советом. С этого времени юридические познания перестали составлять
исключительное достояние жреческой коллегии. Светские юристы все более и
более умножались в числе и образовали обширное сословие правоведов или
юрисконсультов, высокое по своему положению и образованию,
могущественное по своему влиянию. Члены лучших аристократических
фамилий, как из среды патрициата, так и плебса, посвящали себя
деятельности юриста. Много выдающихся государственных людей вступали в
это сословие. Юристы окружили обе претуры и служили непосредственными
помощниками обоих преторов, которые, в свою очередь, избирались народом
из числа знаменитейших юристов. Единичные личности, занимавшие посты
преторов перегринов и городского, могли совершить свои смелые
нововведения только потому, что служили авторитетными выразителями
воззрений целого сословия, которое руководило движением юридических идей
в римском обществе.
О юристах VI и VII столетий сохранились скудные известия от Помпония,
юриста II в. по Р. X. Около середины VI столетия жил Корнелий Сципгон
Назика; сенат прозвал его “лучшим” (optimus) и на государственный счет
был приобретен для него дом на одной из главных улиц Рима (via Sacra),
для того чтобы удобнее он мог давать свои советы всем обращавшимся к
нему. Затем выделяется Секст Элий Пет, плебейского рода, эдил в 554
г.,консул в 556, цензор в 560 и выдающийся знаток права, прозванный за
свои ответы метким (catus). Он написал книгу, носившую название
tripertita. Название указывает на тройственность содержания; книга была
посвящена законодательству XII таблиц, интерпретации и искам старого
права (legis actiones); вероятно, она была изложена так, что за каждым
из постановлений XII таблиц следовала интерпретация его и потом
приводились соответствующие судебные формулы. Таким образом указание на
тройственный состав книги надо понимать в смысле тройственности ее
содержания, но не в смысле разделения ее на три части. Тому же юристу
римская юриспруденция была обязана новым сборником судебных формул (ius
Aelianum), который дополнил собою сборник Кнея Флавия. Знаменитый
суровый защитник старины Марк Порций Катон (род. 520, ум. 605 г.) бывший
в 555 г. эдилом, 556 претором, 559 консулом и 570 цензором, упоминается
также в числе отличнейших юрисконсультов. В его сочинении о сельском
хозяйстве (de re rustica) мы находим данные для истории договоров купли
и найма. Замечательнее, как юрист, был его сын, по прозванию Жициний,
автор обширных толкований на цивильное право (commentarii iuris
civilis). С именем Катонов связано происхождение Катонова правила
(regula Catoniana).*(263) Это правило относилось к наследственным
отказам (легатам). Какое-либо обстоятельство могло препятствовать
действительности отказа в момент составления завещания; напр., отказ
движимой вещи, входящей в состав здания, отказ вещи, принадлежащей тому,
в чью пользу отказ назначается, отказ в пользу раба (без отпущения его
на волю). По правилу Катона, последующее устранение препятствия (напр.,
до смерти завещателя вещь отделялась от здания, раб становился свободным
и т. д.) не делало отказа действительным; по толкованию позднейших
юристов, это правило не применялось однако безусловно во всех
случаях.*(264)
Публий Муций Сцевола (народ. трибун 613 года, консул 621, великий понтиф
623 г.), автор 10 книг, Марк Юний Брут (претор неизв. года), автор 7
книг и Маний Манилий (консул 605 г.), автор 3 книг, открывают список
юристов седьмого столетия. Из них П. М. Сцеволу Цицерон причисляет к
немногим юрисконсультам. Он был судья, славный
беспристрастием, и юрист, соединявший ораторское искусство с
юридическими познаниями; его речь отличалась большою разумностью и
остротою, немногословием и богатством содержания; он и скорбел, и
смеялся, когда ему приходилось слышать плохого оратора. Занимая сам пост
великого понтифа, он полагал, что основательное знание права составляет
самую существенную принадлежность членов понтификальной коллегии и что
тот не должен иметь доступ в нее, кто не знает права. Мы видим таким
образом, что эта коллегия все еще продолжала давать из своей среды
замечательных юрисконсультов. Однако тот же П. М. Сцевола практиковал
довольно свободное отношение к интересам понтификата. Он отменил ту
прерогативу его, в силу которой ему исключительно принадлежало ведение
историографии. По старому праву, наследник обязывался уделить часть
наследства в храм на богослужение по умершему (sacra); так же, как и
Тиберий Корунканий, П. М. Сцевола был того взгляда, что ту же
обязанность должен нести и тот, кто по какому-либо другому основанию
(захватом, по отказу) получал столько же, сколько все наследники вместе;
впрочем, если завещатель не гарантировал точного исполнения этой
обязанности требованием особого обеспечения, то, по мнению Сцеволы,
приобретатель по завещанию мог взять несколько меньше против того, что
ему назначено, и таким путем вовсе освободиться от обязанности
жертвовать в храм; или же, для достижения той же цели, он мог придать
своему праву иную юридическую форму: должное по завещанию обратить в
должное по стипуляции; именно, получивший отказ объявлял торжественно
(solutio per aes et libram), что он получил от наследника несколько
менее чем было ему отказано, и вслед за тем наследник обещал ему
(стипуляция) уплатить всю отказанную сумму. Итак, вот великий понтиф,
который научал простых смертных, как искуснее обходить исполнение
церковных обязанностей, потерявших прежнее к себе уважение.
Три выше названные юриста дали новый толчок цивильному праву, за что
Помпопий называет их “основателями” этого права. В чем состояла их
заслуга , мы однако не знаем. От работы их осталось слишком мало, чтобы
вывести о ней какое-либо определенное заключение. Цицерон упоминает о
некоторых мнениях и решениях П. М. Сцеволы (относительно мести,
оскорбления), но в них мы не найдем ничего особенно характеристичного.
М. Манилию принадлежал сборник исковых и других Формул. Из них некоторые
сохранились у Варрона; они относятся к стипуляциям, которые были обычны
при покупке домашнего скота. Заслуга трех названных корифеев цивильной
юриспруденции могла состоять в том, что они сообщили подробную
(практическую) разработку новым институтам, которые теми или другими
путями вошли в цивильное право (купля-продажа, наем, узуфрукт и т. д.).
Многие вопросы были у них предметом оживленного суждения, как это можно
судить по рассказу Цицерона: все трое рассуждали о том, составляет ли
молодое поколение от рабыни (partus ancillae) – “плод” в юридическом
смысле (fructus).
Назвав еще шесть имен со второстепенным значением, Помпоний переходит к
замечательнейшему юристу второй половины VII столетия Квинту Муцию
Сцеволе, сыну П. М. Сцеволы. Консул 659 г. и великий понтиф 670 (ум.
672), стоик по философским воззрениям и деятельный участник в борьбе
против публиканов, Е. М. Сцевола был известен как писатель, учитель и
советчик, к которому его сограждане с особою охотою обращались за
указаниями и которому поручали заведование своими делами. Его язык
отличался остроумием, изяществом и краткостью, а мысль ясностью и
основательностью. У Цицерона и других писателей сохранилось нечто, что
оправдывает вышеизложенную характеристику. Упомянем прежде всего об
отчетливом определении, которое К. М. Сцевола дал родовому союзу. По
определению Сцеволы, родичи суть те, которые носят одно общее имя,
произошли от свободно рожденных, не считают рабов в числе своих предков
и не умалены в своей правоспособности.*(265) Далее, по его словам, nexum
обозначает все то, что происходит per aes et librara, за исключением
манципационных сделок; это определение было сделано, по-видимому, в
противоположность М. Манилию, который смешал nexum с манципацией. С
большою скрупулезностью вычислил Сцевола продолжительность трех ночей
(trinoctium), которые жена должна проводить ежегодно в родительском
доме, если не желает поступить под власть мужа; именно, по его рассчету,
она не могла бы воспользоваться для этой цели тремя последними ночами в
году, ибо последние часы третьей ночи пришлись бы уже в следующем году.
К. М. Сцевола (если только это не было уже исполнено его отцом)
установил также точный порядок, в котором разные лица обязывались
приносить жертвы по покойному: прежде всего эта обязанность возлагалась
на наследника и вместе с тем на того, кто получил по завещанию столько
же, сколько все наследники вместе; если наследников не было, то – на
того, кто захватил наследство (usureceptio); потом – на кредитора,
которому причиталось наиболее; наконец, если на наследство не явилось
никаких претендентов, то сказанная обязанность возлагалась на должника
наследственной массы, который в таком случае был обогащен смертью
наследодателя, ибо не имел никого, кому должен был бы уплатить свой
долг. Рядом с этим Сцевола занимался словопроизводством и толкованием
слов. По его мнению, postliniinium происходило из сочетания слов “post”
и “Jimen”; выражение Атиниева закона: quod subruptum erit, несмотря на
его двусмысленность, надо относить к будущему времени; под дождевою
водою следует разуметь всякий поток, который увеличивается от дождя. Как
видно, Сцевола старался дать возможно широкое развитие материалу,
оставленному после себя предшествующими поколениями, и вложил в него
первые опыты теоретического отвлечения в виде определений и объяснения
словопроизводства. Так было положено основание новому направлению
юриспруденции; творчество юриста уже не ограничивалось, одним
составлении формул (исковых и договорных), но выражалось также более
свободно в определениях, не лишенных значительной доли обобщения. С этим
связывается известие о том, что Сцевола написал 18 книг систематического
изложения цивильного права, из которых сохранилось только немногое в
дигестах. От Сцеволы осталось еще одно важное место, которое
характеризует состояние права его времени, Высшее значение, говорит он,
принадлежит тем случаям посреднического разбирательства, в которых
предписывается судить по совести (ех fide bona); такое мерило (bona
fides) заслуживает широкого применения и им определяются отношения по
опеке, по договору товарищества, по фидуциарным сделкам, по договору
поручения, по купле-продаже и по найму.*(266) Кроме того, как это мы
увидим ниже, Сцевола потрудился над развитием отношений по ссуде и
поклаже (см. гл. XIII). Вообще его называют, как творца новых
юридических норм. По его мнению, в случае спора о том – как приобрела
замужняя женщина то или другое имущество, будет и правильнее и приличнее
не требовать от нее разъяснений по этому поводу, но просто предположить,
что всякое приобретение пришло ей от мужа (praesumptio Muciana.*(267)
Кому оставлен отказ под отрицательным условием (, , ), тот может получить отказанное ему немедленно, если представит
наследнику поручительство в том, что исполнит условие (cautio
Muciana).*(268)
?????$??$???????й степени, неудобное цивильное правило, по которому
появление постума после составления завещания отнимало у этого
последнего его юридическую силу (стр. 126); Аквилиева стипуляция
значительно упростила окончание взаимных расчетов и, сама по себе,
составляя сделку с очень отвлеченным содержанием, послужила одним из
источников для образования института новации (гл. XIV). Наконец шире
всех других и плодотворнее по последствиям было то Аквилиево
нововведение, по которому обман (dolus), проявленный при вступлении в
юридическую сделку, стал предметом судебного преследования, о широте
юридических воззрений Аквилия свидетельствует следующий случай, который
передает нам Цицерон. Некто Визелий Варрон, заболев тяжко, допустил,
чтобы некая Отацилия, с которою он состоял в интимных отношениях,
занесла на него в книги долг в 30 000; предполагалось, что она взыщет
этот долг после смерти Варрона с его наследников. Между тем он
неожиданно выздоровел и она начала против него взыскание. Судьею был
назначен Аквилий Галл “человек большего авторитета” и “превосходный
знаток цивильного права”; посоветовавшись с государственными сановниками
и (respondere) ему, выясняя, подходит ли такое-то притязание под
действующие юридические нормы, уместно ли начинание данного иска при
данных условиях, или как следует поступить в виду иска, предъявленного
противною стороною. Точно так же к юрисконсульту обращались, когда
заключали какую-либо юридическую сделку. Помощь юриста была полезна в
этом случае для составления подходящей формулы сделки, в особенности,
если договаривающиеся имели в виду какую-нибудь особую цель. Юрист
облекал сделку в надлежащую форму (cavere). Respoiidere и cavere
выражали собою две формы деятельности юристов по отношению к частным
лицам. – Свои ответы (jesponsa) они давали, в случае требования, и
должностным лицам, магистратам и судьям, советуя, как разрешить данную
тяжбу или то или другое процессуальное недоразумение. Ответы
составлялись часто письменные, за печатью их автора; такие ответы
редижировались обыкновенно без мотивировки и без ссылок на авторитеты;
потом они собирались и публиковались в виде первоначальном или
переработанном.
Сближение юриспруденции с жизнью выказалось не в одном только
дружественном отношении юриста к гражданину, нуждавшемуся в юридическом
совете; оно сказалось, своею существеннейшею стороною, еще в том, что
юрист, более, чем когда-либо, стремился приблизить к жизни самое право.
Когда-то старое право Квиритов вышло из потребностей гражданской жизни и
сложилось так, как того требовало мировоззрение общества. Но прошли века
и выработанные формы его, сохранялась почти в неизменности, оказались
отсталыми, неудобными, противными нуждам нового времени. Эти нужды росли
быстро, старое право было неспособно к быстрым и резким преобразованиям.
Пропасть между правом и жизнью юрист наполнил произведением своего
свободного творчества. Надо отдать себе ясный отчет в том, что такое это
юридическое творчество, игравшее такую роль во всей истории римского
гражданского права и особенно в тот период коренных нововведений,
которым мы теперь занимаемся. Правовой порядок, который насаждается в
жизни судебными решениями, договорами и законом, не дается людям сам
собою, не вдохновляется в них каким-либо высшим разумом; они
додумываются до него, они изобретают его и в этом смысле творят его. Но
они творят его не произвольно; как во всяком изобретении они имеют пред
глазами определенную практическую цель и ищут средства к удовлетворению
этой цели. Юрист видит пред собою разыгравшуюся борьбу различных
интересов; он ищет, в какой степени каждая из борющихся сторон
заслуживает поддержки с точки зрения интересов всего общества; в
разрешение вопроса он вносит свои представления о благе общества, свои
идеалы и сообразно этому формулирует средства, которые назначаются им
для осуществления того равновесия в борьбе интересов, которое кажется
ему наиболее целесообразным. Связанное всеми вышеизложенными условиями,
юридическое творчество не есть свободное в безусловном смысле. Оно
является закономерным, как закономерна вообще вся человеческая
деятельность.
116. Форма выражения юридических идей по-прежнему зависела от общего
вклада мысли. В юрисдикции претора перегринов мысль двигалась свободно и
самостоятельно: в юрисдикции городского претора не могло обойтись без
влияния старых традиций. Теоретический консерватизм достался светской
юриспруденции как наследие от понтифов. Как и прежде, процесс
консервативной мысли проходил две стадии: во-первых, юрист сохранял
старую ассоциацию идей; во-вторых, он искал средство для примирения
этого своего шага с жизнью. Как и прежде, вторая стадия не всегда
следовала за первою, так что противоречие права и жизни не сглаживалось.
Пример представляет исковая давность. Так как преторы сменялись
ежегодно, то формально эдикт каждого претора имел силу лишь в
продолжение одного года и иски, основанные на эдикте, погашались годовою
давностью; годовая давность преторских исков удерживалась однако, в иных
случаях, и тогда, когда преторское право было возведено на степень
закона, и юристы объясняли такое удержание мотивами, потерявшими в их
время всякое практическое значение.*(270) В тех случаях, где примирение
консервативной мысли с жизнью достигалось, средства примирения были
также прежние. Тот процесс развития юридических сделок, в котором их
применение распространялось далеко за пределы первоначального
назначения, продолжался еще в последние века республики. Сюда относится
coemptio fiduciae causa – установление супружеской власти над женщиною с
целями, посторонними браку. По свидетельству Гая*(271), женщина, до
времен имп. Адриана, только тогда могла сделать завещание, когда она
поступала под чью-либо “супружескую” власть (coemptio), вслед за тем
передавалась своим мнимым супругом кому-либо в кабалу (reinancipatio) и,
наконец, отпускалась господином на волю (manumissio vindicta). Подобное
же до времен самого Гая и Ульпиана*(272) требовалось для того, чтобы
женщина могла заменить своих опекунов другими лицами, по своему желанию;
в таком случае ее опекуном в конце концов становился тот, кто в выше
описанной сложной процедуре играл роль господина. Вся процедура была
искусственным соединением старой манципационной (coeinptio,
remancipatio) и виндикациоиной (manumissio) формы с целью расширения
гражданской правоспособности женщин. Подобным же образом
распространялось употребление и более новой формы – стипуляции, указание
на что мы встречаем в sponsio praeindicialis. Впрочем мотив, который
лежал в основании такого распространения старых форм, манципационной,
виндикационной и стипуляционной, не был тожествен вполне с мотивом их
древнейшего распространения. Он был смешанного свойства и заключался
частью в искренних консервативных побуждениях – не нарушать освященного
стариной порядка, частью же в простом желании избавить себя от труда
изобретать новые формы и формулировать новые понятия и нормы: при этом
второй мотив значительно преобладал над первым. Таким образом,
консерватизм юридической мысли стал принимать вид простой экономии
юридических идей и юридические сделки, образованные по старым образцам,
но для новых целей, были мнимыми сделками. Тот же характер должен был
перейти постепенно и к сделкам старого права, в образовании которых
когда- то играла роль искусственная аналогия. Однако до самых времен Гая
первоначальная, истинно консервативная точка зрения не утратила вполне
своего господства и римлянам было свойственно и “комедию играть с
известною серьезностью и важностью”, “мнимым отношениям давать некоторое
реальное существование”.
С мнимыми сделками не надо смешивать симулирования сделки. Этим
последним именем называется тот случай, когда стороны, из своих личных
видов, совершают одну сделку под видом другой, напр., дарение под видом
купли-продажи. “В обоих случаях совершаемый акт есть мнимый, несогласный
с истинным намерением сторон; но мнимые сделки суть общие формы
правового порядка, симулированные же сделки напротив только отдельные
действия -, первые установлены юридическими нормами и имеют отвлеченное
бытие, последним же свойственно только конкретное существование.
Дальнейшее различие заключается в том, что каждая симулированная сделка
совершает обман преднамеренно”. Первый признак отличает симулированные
сделки от мнимых вообще, второй же – в особенности от сделок древнейшего
происхождения, обязанных своим образованием консерватизму юриспруденции.
В последние века республики, так же как и во времена понтификальной
юриспруденции, действовала интерпретация в ее старом виде; она
продолжала действовать даже во времена классической юриспруденции.
Многочисленные нововведения, сделанные претором перегринов и усвоенные
потом городским претором, были подведены юристами под те или другие
законодательные определения; вот почему такие иски, как иски из
купли-продажи, найма, товарищества и договора поручения, равно как иски
из реальных договоров: ссуды, поклажи и залога причислялись к числу
цивильных исков; вот почему мы слышим об обширных трудах юристов VII
столетия, – трудах, которые относились все к “цивильному” праву и вместе
с тем касались, конечно, всех преторских нововведений. Интерпретация
расширяла область цивильного права, пополняя его новыми, прежде
неизвестными институтами. В каких широких пределах и с какою смелостью
интерпретация применялась к постановлениям преторского эдикта, – это
особенно можно видеть из трудов императорской юриспруденции.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
